В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.
Яд каплет сквозь его кору,
К полудню растопясь от зною,
И застывает ввечеру
Густой прозрачною смолою.
К нему и птица не летит
И тигр нейдет — лишь вихорь черный
На древо смерти набежит
И мчится прочь, уже тлетворный.
И если туча оросит,
Блуждая, лист его дремучий,
С его ветвей, уж ядовит,
Стекает дождь в песок горючий.
Но человека человек
Послал к анчару властным взглядом:
И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом.
Принес он смертную смолу
Да ветвь с увядшими листами,
И пот по бледному челу
Струился хладными ручьями;
Принес — и ослабел и лег
Под сводом шалаша на лыки,
И умер бедный раб у ног
Непобедимого владыки.
А князь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы
И с ними гибель разослал
К соседам в чуждые пределы.
АНЧАР [*]. Напечатано в «Северных цветах» на 1832 год. Написано 9 ноября 1828 г. в Малинниках. В рукописи эпиграф:
It is a poison-tree that pierced to the inmost
Weeps only tears of poison.
Coleridge.[*]
Эпиграф взят из трагедии Кольриджа «Раскаяние» (д. I, явл.1).
В «Северных цветах» в последней строфе вместо «князь» было напечатано «царь». Это насторожило Бенкендорфа, заподозрившего
в стихотворении какое-то иносказание. Пушкину пришлось давать объяснения. См. его письма Бенкендорфу от 7 февраля 1832 г. и 18—24 февраля (черновое).
